— Мы действуем заодно, — провозгласил Георг. — Это ради всех нас, Болейнов и Говардов. Вместе возвысимся или вместе падем. Надо выждать, игра может быть долгой. Ты во главе, Анна, но и мы не отстанем.

Она кивнула, повернулась к большому новому зеркалу на стене, отражающему солнечный свет, сады, реку. Сдвинула назад чепец, поправила ожерелье. Повернула голову, оглядела себя со всех сторон. Испробовала озорную, манящую улыбку.

— Я готова.

Мы уступили ей дорогу, будто она уже стала королевой. Анна вышла из комнаты с высоко поднятой головой, а мы с братом переглянулись, как актеры, вытолкнувшие наконец примадонну на сцену, и последовали за ней.

На королевской барке мой муж, улыбаясь, усадил меня рядом на скамью — следить за лодочными состязаниями. Георг присоединился к Франциску Уэстону и остальным кавалерам. Оглянулась — Анна сидит подле короля. Изящный поворот головы, лукавый взгляд, она снова полностью владеет собой — и королем.

— Погуляем до обеда по саду? — шепнул муж мне на ухо. Я сразу же насторожилась:

— Зачем?

Он расхохотался:

— Узнаю Говардов. Просто мне приятно твое общество, мы муж и жена, вдруг надумаем начать супружескую жизнь.

— Помню-помню. — Улыбка вышла невеселой.

— Может, попробуешь поглядеть на меня без отвращения?

— Может быть. — Получилось нежнее.

Река искрится под лучами полуденного солнца. Лодки выстроились в ряд перед стартом, гребцы одеты в цвета благородных владельцев. Красочное зрелище — весла подняты, подобно трубам, гребцы ожидают команды. Все глаз не сводят с короля, он вручает Анне алый шелковый шарф. Она подходит к краю барки, поднимает шарф высоко над головой, на мгновение замирает, отлично понимая, куда устремлены все взгляды. Со своего места я вижу ее в профиль, голова откинута назад, чепец открывает лицо, порозовевшее от удовольствия, темно-зеленое платье туго обтягивает грудь и стройную талию. В этот момент Анна — само воплощение страсти. Шарф падает, лодки рванулись вперед под ударами весел. Она не возвращается на свое место подле короля, на мгновение забывая о роли, наклоняется через перила, видит — лодка Говардов обгоняет лодку Сеймуров.

— Говард! — кричит Анна. — Давай, Говард!

Словно услышав ее, несмотря на шум и гвалт на берегу, гребцы налегают на весла, лодка вырывается вперед, замирает, снова летит вперед, Сеймуры отстают. Я тоже вскакиваю, все кричат, королевская барка опасно накреняется — придворные, забыв о достоинстве, столпились у борта и вопят каждый свое. Сам король смеется как мальчишка, обнимает Анну за талию и, не заботясь о других, громко поддерживает Говардов, раз это может порадовать девушку в его объятиях.

Мы первые! За сверкающими брызгами не видно весел, но наша лодка, несомненно, обогнала сеймуровскую на полкорпуса. Барабанная дробь и рев труб возвестили Сеймурам — для них все кончено, мы выиграли лодочные состязания, мы выиграли состязания за право зваться первым семейством в стране, девушку, носящую наше имя, держит в объятиях король, она нацелилась на английский трон.

Кардинал Уолси вернулся в Англию с позором, не получив разрешения на аннулирование брака, и сразу же убедился — поговорить с королем наедине ему не удастся. Раньше он решал все — от количества вина на банкете до мирного договора с Францией и Испанией, а теперь оказалось — отчитываться придется одновременно перед Анной и Генрихом как перед королем и королевой. Девчонка, которую он бранил за то, что не блюдет целомудрие и слишком высоко метит, теперь сидит по правую руку короля Англии и презрительно на него смотрит.

Старый, хитрый царедворец, кардинал и виду не показал, что удивлен. Вежливо поклонился Анне и начал доклад. Анна улыбнулась равнодушно, послушала, наклонилась вперед, прошептала какую-то гадость королю на ухо, послушала еще.

— Какой идиот! — бушевала она в нашей спальне.

Я сидела на постели, вытянув ноги, а она опять металась между окном и кроватью, как один из львов в зверинце в Тауэре. Лениво подумалось: „Пожалуй, протопчет след на полу, можно будет показывать любителям реликвий, а назвать Пытка временем“.

— У этого дурака ничего не вышло.

— Что он говорит?

— Нелегко бросить тетку того, кто держит в своих руках Папу и пол-Европы, вот, Бог даст, Франция с Италией объединятся и разгромят Карла Испанского, и тогда Англия предложит свою помощь безо всякого риска.

— Придется подождать?

Воздев руки над головой, она прорыдала:

— Подождать? Нет уж! Ты можешь ждать, кардинал может ждать, даже Генрих может ждать, но я-то ждать не могу. Я должна обеспечивать хотя бы видимость развития событий, сохранять иллюзию движения вперед, пусть Генрих влюбляется все сильнее и сильнее, пусть поверит — дела идут все лучше и лучше, ведь он король и ему всю жизнь твердили — он получит все, чего захочет. Король привык снимать сливки, как мне ему сказать: „А ну-ка подожди“? Как мне его удержать? Как?

Жалко, что нет Георга.

— Ты сумеешь. Делай то же самое, что делала раньше. У тебя все прекрасно получится.

Она стиснула зубы.

— Я буду старой и больной, когда наконец дойдет до дела.

Я легонько подтолкнула сестру к большому венецианскому зеркалу:

— Взгляни на себя.

Анну всегда успокаивало лицезрение собственной красоты. Она облегченно вздохнула.

— Ты по-прежнему прекрасна, — напомнила я. — А король всегда говорит — у тебя самый острый ум во всей стране. Родись ты мужчиной, стала бы кардиналом.

Жесткая улыбка искривила губы.

— Уолси был бы в восторге!

Я улыбнулась в ответ, взглянула в зеркало на наши отражения. Как всегда, похожи, но как разнятся цвет волос, глаз, выражение лица.

— Ничего ему против тебя не сделать.

— Даже короля не увидит, пока его не вызовут, уж я прослежу, — злорадно сказала Анна. — Конец их милой болтовне с глазу на глаз. Без меня ничего решаться не будет. Уолси не сможет явиться во дворец, предварительно не уведомив и короля и меня. Он теряет власть, а я приобретаю.

— Все получится, у тебя годы и годы впереди.

Анна успокаивалась, зато я все больше раздражалась.

Жизнь скользит по накатанной колее. Моя уютная, почти семейная жизнь с Уильямом все-таки вертится вокруг короля и Анны. Мы с сестрой по-прежнему делим комнаты и постель, что полезно, с какой стороны ни посмотреть, а для окружающих по-прежнему считаемся придворными дамами королевы, не более и не менее.

Но с утра до вечера Анна проводила дни бок о бок с королем, как новобрачная, главный советник, лучший друг. В нашу спальню она возвращается лишь переменить платье или урвать минутку короткого отдыха, пока король слушает мессу или отправляется на верховую прогулку в мужской компании придворных кавалеров. Молча ложится на постель, умирая от изнеможения. Пустой взгляд устремлен на полог кровати, глаза широко открыты, но ничего не видят, губы не произносят ни слова.